Формула «Преступность есть единство
прошлого, настоящего и будущего» существует
в криминологической теории и в понимании криминологов как бесспорный постулат, как некая
maxima, но фактически никогда по-настоящему
не реализуется в наших исследованиях. В рамках,
например, тех монографических работ, которые
содержат экскурсы и в историю, и в перспективу,
каждая составляющая интересующей нас триады
оказывается предметом самостоятельного, независимого анализа, в котором по общему правилу
нет даже попыток провести между ними линию
сущностной связи, не поверхностного сходства,
а реальной, содержательной преемственности.
Исключение – статистические исследования, и то
далеко не всякие.
В действительности преступность в одном
из своих проявлений есть интеграционный процесс, объединяющий в себе ее прошлое, настоящее и будущее. Однако такому пониманию, по меньшей мере, не способствуют предлагаемые
в криминологической литературе определения
преступности (имя им – легион!). При всем их
вербальном разнообразии, при всех достоинствах и недостатках большинству из них можно
адресовать общий упрек: определения эти отражают не динамику, а статику явления. Они не
помогают рассмотрению преступности как процесса, в рамках которого осуществляется своего рода наследственная трансмиссия, объясняющая, почему нечто главное в преступности
не исчезает бесследно. Остается неразвитой
мысль о том, что в ней всегда есть общее, сохраняющееся на всех этапах развития общества, и
есть специфическое, отражающее особенности
самой преступности, ее причин, правоохранительной деятельности и т.п., рожденное политическими, экономическими, правовыми и иными
отличиями соответствующего этапа. Что в этом
смысле будущее есть всего лишь модифицированное настоящее в той же мере, в какой настоящее – это модифицированное будущее. Соотношение между общим и особенным изменчиво, но
их существование – аксиома.
прошлого, настоящего и будущего» существует
в криминологической теории и в понимании криминологов как бесспорный постулат, как некая
maxima, но фактически никогда по-настоящему
не реализуется в наших исследованиях. В рамках,
например, тех монографических работ, которые
содержат экскурсы и в историю, и в перспективу,
каждая составляющая интересующей нас триады
оказывается предметом самостоятельного, независимого анализа, в котором по общему правилу
нет даже попыток провести между ними линию
сущностной связи, не поверхностного сходства,
а реальной, содержательной преемственности.
Исключение – статистические исследования, и то
далеко не всякие.
В действительности преступность в одном
из своих проявлений есть интеграционный процесс, объединяющий в себе ее прошлое, настоящее и будущее. Однако такому пониманию, по меньшей мере, не способствуют предлагаемые
в криминологической литературе определения
преступности (имя им – легион!). При всем их
вербальном разнообразии, при всех достоинствах и недостатках большинству из них можно
адресовать общий упрек: определения эти отражают не динамику, а статику явления. Они не
помогают рассмотрению преступности как процесса, в рамках которого осуществляется своего рода наследственная трансмиссия, объясняющая, почему нечто главное в преступности
не исчезает бесследно. Остается неразвитой
мысль о том, что в ней всегда есть общее, сохраняющееся на всех этапах развития общества, и
есть специфическое, отражающее особенности
самой преступности, ее причин, правоохранительной деятельности и т.п., рожденное политическими, экономическими, правовыми и иными
отличиями соответствующего этапа. Что в этом
смысле будущее есть всего лишь модифицированное настоящее в той же мере, в какой настоящее – это модифицированное будущее. Соотношение между общим и особенным изменчиво, но
их существование – аксиома.
